18.07.2011 | |
Продолжение интервью с Валерием Гартунгом
На партийных виражах
— У вас своеобразная не только бизнес- и политическая, но и собственно партийная биография. Вы в свое время были членом исполкома движения «Вся Россия», которая потом с «Отечеством» и «Единством» составила основу «Единой России»…
— Не был я никаким членом исполкома.
— Ну как же? Вот отрывок из биографии на сайте газеты «Ведомости»: «В апреле 99 года входил в инициативную группу по созданию оргкомитета по формированию блока «Вся Россия», на учредительном съезде был вызван членом исполкома политсовета блока»…
— Ну, может быть, но честно говоря, не помню даже такого исполкома. Ведь что такое «Вся Россия»? У нас была фракция в Госдуме — «Регионы России», в которую вошли все депутаты-одномандатники, Олег Морозов ее возглавлял. Тогда перед выборами в госдуму все фракции пытались какие-то блоки создавать. «Вся Россия» — это был блок одномандатников, который себя позиционировал как некую политическую силу. По определению все депутаты Госдумы, входящие в фракцию, были членами исполкома, наверное. Я помню, у нас был съезд в Уфе, но это не партийный проект, это была просто общественная организация.
— То есть вы тогда не думали, во что это потом выльется?
— Нет, у меня был мой одномандатный округ, других планов, кроме как работать в округе, не было. Было решение фракции какое-то формальное объединение создать вне стен думы, оно выразилось через создание общественного движения. Никакой политической цели у нас не было. Хотя, может, у Морозова таковая и была.
— А как в вашей жизни появилась партия пенсионеров?
— Я про нее впервые услышал, когда летел в самолете с Владимиром Григориади (экс-мэр Миасса, осужденный в 2004 году за взятку — прим. VIP74.ru). Он рассказал, что есть такая партия, она была тогда только создана.
А потом, перед выборами в Госдуму, как-то так сложилось… Даже не помню, каким образом, но мы начали сотрудничать с Партией пенсионеров. Я тогда был беспартийным, избрался по одномандатному округу, никакого отношения к партии не имел. Потом, уже будучи депутатом Госдумы, познакомился с ее лидером Сергеем Атрошенко, вступил в партию, возглавил региональное отделение, после этого вошел в центральный совет.
Мало того, я создал газету партии «Старая гвардия», раскручивал ее, финансировал, второй проект, который я также финансировал — это дисконтные карты «Пенсионеры России», все члены партии имели скидки в магазинах, в которых были заключены договоры с нашей партией, можно было на заправках скидки получить.
— Это была чисто политическая логика ваших действий, или что-то романтичное? Или вас опять использовали как таран?
— Мне это было просто интересно. Я до этого был все-таки политиком региональным, в федеральной политике никак не участвовал, если не считать работу в Госдуме, а там работа депутата — это минимальное влияние на федеральную политику. А вот в масштабах уже партии пенсионеров, когда я стал возглавлять региональное отделение, вот тогда это уже было интересно, новый опыт. Но потом в 2003 году Атрошенко практически сдал на выборах партию в аренду, и тогда у нас пошли другие процессы.
— По итогам тех выборов вы, выиграв компанию с 68 процентами голосов по своему округ, оказались единственным депутатом в Госдуме от партии пенсионеров. При этом вы вступили во фракцию «Единая Россия». Один в поле не воин?
— Я вам больше скажу, если до этого «региональщики» объединялись в те или иные фракции, то после 2003 таких фракций уже не было, и я вынужден был вступить в силу процедурных вещей. Даже для нормальной работы депутата в думе у одиночки не было возможностей. А во фракции целый аппарат работает, плюс у меня появляется не только возможность выступить на пленарном заседании, но и внутри фракции какие-то вопросы обсудить, подискутировать, потому что там формат позволяет это делать. И я достаточно активно это использовал. Причем у меня было особое положение во фракции, многие депутаты мне завидовали, говорили «почему ты можешь голосовать не так как фракция?» Да, мне предложили вступить во фракцию, но я сразу сказал, что я член Партии пенсионеров, и у меня есть такие позиции, которыми я не поступлюсь.
— Как и почему вы поссорились с Атрошенко?
— Я с ним не ссорился. Да и он со мной не ссорился. Там вопрос стоял очень простой, Атрошенко рассматривал партийный проект как бизнес, с его точки зрения нормальная тема. А с моей точки зрения это ненормально. Он по наивности считал, что я такой же как он. И я считал, что ему политика нужна для того же, для чего и мне. Оказалось, что мы друг в друге ошибались. Поэтому, когда в 2003 году встал вопрос пойти на выборы, (а до 2003 года я фактически финансировал партийные проекты, и очень много сделал для того, чтобы партия из себя что-то представляла) и Атрошенко говорит: ты знаешь поступило предложение, покупатель нашелся… А я к этому по-другому отношусь, для меня это не подходит. У меня права голоса не было, я мог только поговорить с ним на эту тему…
— То есть вы партию финансировали, но права голоса у вас при этом не было?
— Право голоса было, но права вето — не было. Ну, он принял это решение, выборы прошли. Партия провалилась, как я и предполагал. Члены центрального совета партии питали какие-то иллюзии на счет успеха, но я то, будучи единственным из них, кто проходил из них федеральные кампании, понимал, что ничего не получится, потому что делать нужно всё по-другому. Но меня слушать никто не стал, царила эйфория от самой возможности стать депутатами.
Потом, когда партия то не прошла, все посчитали себя обманутыми и обвинили во всем Атрошенко А тут я говорю: «Ребята, я же вам говорил, что так всё и произойдет». Ну они и решили, чтобы теперь я их организовывал. А я как раз пригласил руководителей региональных отделений к себе в Челябинск на Новый год. Мы собрались, нас было где-то 15 человек лидеров региональных отделений, пообщались и решили провести съезд в Москве. Собрали центральный совет, потом съезд провели, и в 2004 году Атрошенко поменяли.
— Вот вы стали первым челябинцем, возглавившим федеральную партию. И каково это?
— Ну да, стал, но знаете — меня это никак не греет. Да, это несколько иной масштаб, задачи другие. Но и там, скажем так, есть разные течения, которые я не понимал и сейчас не понимаю. Поэтому я стараюсь быть на дистанции от власти, потому что я не понимаю, как там все это устроено. Я не понимаю, например, как так можно просто цинично воровать из бюджета.
— Осенью 2004 года вы, помимо Партии пенсионеров, вошли в руководство тогда ещё коалиционного движения «Патриоты России», позже также ставшего политической партией. Более того, вы даже поучаствовали в создании некоего «народного правительства», лидером которого был Геннадий Семигин. Зачем?
— Не было никакого правительства, это было просто формальное собрание. Тем более, что там собрались представители разных партий, депутаты, было просто неформальное общение. Ничего более.
— И зачем же вы туда впутались?
— Я никуда не впутывался. Это ваше представление.
— Просто в этом, возможно, одна из причин вашей «опалы», начавшейся в 2005 году, и «отъема» у вас Партии пенсионеров.
— Нет, это не так. Семигинское движение, которое тогда было создано, никакой реальной силы не представляло, да и сейчас не представляет. И в силу этого оно не было опасно для власти. Никакие вступления туда никогда не являлись запретным шагом, и причиной каких-либо других действий они быть не могли. Это не более чем группа политиков, которые поучаствовали в укреплении имиджа Семигина. Ну и что? Мне не жалко. Семигин пригласил и спросил: «Ты не будешь против, если мы тебя включим в список теневого правительства и будем называть Председателем народного пенсионного фонда?» Я был не против.
— А уже через два дня вас вывели из состава комитета по бюджету и налогам Госдумы…
— Это просто совпало. Вывели меня не из-за этого. Всему виной Закон 122 (т.н. «Закон о монетизации льгот» — прим. VIP74.ru). Это очень жесткий, непопулярный, даже можно сказать, антинародный закон. Сейчас все понимают, что он был ошибочен. Но тогда они не хотели это признавать. И летом, в 2004 году, когда этот Закон проходил через Госдуму, я беседовал с одним высокопоставленным чиновником. Он у меня спросил: «Неужели этот закон настолько плохой, что ты так активно выступаешь против него?» Я ответил, что он не просто плохой, а что они с ним горя хлебнут «по самое не могу». Тогда он попросил, чтобы я сильно их «не бил». Я пообещал, что буду вести себя корректно, но поддерживать этот закон нельзя.
Я как в воду глядел. Как только наступил январь, по всей стране начались протесты пенсионеров. А спецслужбы президенту сразу докладывают — волнения в стране. В итоге он всех собирает, спрашивает: «В чем дело? Кто виноват?» А никто же ему не скажет, что ситуация из-за 122-го закона, и что приняв его, все они облажались. И была сформирована другая позиция, мол, враги России у нас завелись — Партия Пенсионеров. Вроде как, мы пенсионеров взбудоражили и подняли.
Мне звонки пошли один за другим — у тебя там пенсионеры перекрыли, у тебя здесь пенсионеры бунтуют. Например, из Ярославской области звонили, какой-то мост перекрыли. И в администрацию президента докладывают, что партийные лидеры Партии пенсионеров мост перекрыли через реку. Мне звонят, спрашивают: «Ты что творишь там, в конце концов?!». Я отвечаю: «Вы знаете, у меня там одна бабушка, 73 года, числится членом регионального отделения, и больше там никого нет. Она, что ли, там одна весь мост перекрыла? Вы подумайте сами, не может такого быть. Проверьте, если сомневаетесь». Проверили — да, действительно, нет никого там.
Потом ещё в каком-нибудь другом месте, и опять — Гартунг там устраивает беспорядки. Я уже устал отбиваться. Потом они говорят: «Слушай, ну пенсионеры волнуются, ты призови их, чтобы они улицы не перекрывали». Я говорю «Пожалуйста, сделаю». И мы пригласили федеральный канал, я по федеральному телевидению сказал: «Я призываю пенсионеров не перекрывать дороги. Да, высказывайте свой протест, но не перекрывайте дороги. Вдруг где-то скорая помощь не доедет, где-то пожарная, где-то милиция. Вы представляете, сколько проблем создаете людям, которые не повинны в принятии этих законов. Поэтому вы, пожалуйста, не устраивайте беспорядков». Но этого мало было, потому что волнение то это не остановило.
Если бы я был организатором этого, я может быть остановил их. А протест сильный уже пошел. И последней каплей был эфир, мой с Платоновым в передаче «К барьеру» у Соловьева, где как раз 122-й закон обсуждался. Мне вообще сказали сначала, что там будет Зурабов. Я конечно согласился. Но Зурабов потом отказался, и у меня спросили: «А вам какого лучше оппонента позвать?». Я ответил: «Мне всё равно, кто будет. Ищите кого хотите». Они потом звонят и говорят: «Вы знаете, только Платонов согласился, из МосГордумы». Ну, Платонов так Платонов. Только на него что наезжать-то? По большому счету он то не виноват, чтобы на него наезжать. Но в итоге меня спровоцировали, смонтировали материал как надо и отдали в администрацию, мол, вот он какой на самом деле. Ну а я то выступил неплохо, и всё разложил по полочкам в 122-м законе…
— Скажите, Владислав Сурков (зам. Руководителя администарции Президента России, фактически определяет всю внутреннюю политику в стране — прим. VIP74.ru) — демон?
— Он просто профессиональный политик. Реальный политик. Мы — номинальные, а он — реальный.
— Он — лучший по эффективности выполнения задач?
— Я не знаю, какие задачи перед ним стоят, как я могу судить? Я думаю, что судить может тот, кто ставит перед ним эти задачи, а я то как могу судить? Это вообще вопрос не по адресу. Вы у меня спросите это в отношении тех людей, с которыми я работаю, чей круг задач я понимаю. А здесь… Это до 2005 года с ним почаще общался, а после мы вообще только пару раз разговаривали и всё. Это вопрос не по адресу просто. Я думаю, что если вы Михаилу Валериевичу тот же самый вопрос зададите, он гораздо больше на это сможет ответить.
Семейные решения
— В 2005 году Михаил Юревич как раз мэром Челябинска стал. Ходили слухи, что вы могли бы пойти на эти выборы, если вас «попросят» из Госдумы. И вроде бы как вы тогда с действующим мэром Вячеславом Тарасовым договорились о «ненападении». Что из этого правда? Вы правда собирались в главы города?
— Я не исключал такого варианта, но и не рассматривал всерьез. Серьезных каких-то действий не было в этом направлении. Да, были определенные разговоры на эту тему, но я же тогда был председателем федеральной партии, и я не представлял себе совмещение двух должностей.
— Не ваш статус?
— Нет, не в этом дело. Я понимал, что эти два стула несовместимы. Невозможно возглавлять город-миллионник и быть лидером оппозиционной партии. Рано или поздно это закончилось бы.
— Ну можно же было это переиграть, в конце концов…
— Тогда, в 2005 году, я понимал, что либо мне нужно с партийным проектом завязать, либо… Мэр города — это прежде всего, начальник коммунального хозяйства, это не политическая работа, я себе так представляю. Это как директор завода.
— Но это же — ваше.
— Да, мое, но в тот момент на меня свалился проект Партии пенсионеров, мы начали побеждать в регионах, мы «Единую Россию» стали побеждать. Представляете, как я могу это бросить? Я просто не мог, это нереально было, невозможно.
— И все же, как вы думаете, вы бы выиграли Тарасова на выборах?
— Я вообще про это не думаю.
— А вы ожидали, что он проиграет?
— Поначалу нет, но за две недели до выборов уже ожидал. Поначалу, мне кажется, никто не ожидал. И Юревич наверно не ожидал, что выиграет. По сути, Тарасов сам сделал Юревича мэром. Он не просто проиграл, он все сделал для того, чтобы Юревич стал мэром. Команда Тарасова начала его поливать, весь этот черный пиар… Я же про это понял уже давно, про обратную сторону черного пиара. Кто больше пиарит по-черному, тот больше и «получает», ведь отыграть-то его очень легко. Повернуть обратно легко, стоит только указать инициатора этого черного пиара, и всё — он уже сам поворачивается против него. Поэтому Тарасов это и получил. Он фактически свой рейтинг рушить за две недели начал. Причем Юревичу ничего делать не пришлось. Он только картинки показывал и все.
— В 2005 году в качестве кандидата в депутаты Госдумы была зарегистрирована ваша супруга Марина. Это было чье решение? Зачем ей это было надо?
— А вы вспомните 2005 год, когда меня повсюду «мочили». Просто-напросто она мне подставила плечо, помогла, поддержала. Продемонстрировала, что мы — единая семья, что они меня все поддерживают, и мои сыновья Дмитрий и Андрей, и Марина. Это была такая демонстрация, чисто политическое решение. Вся партия ставилась под удар, и это было сделано в пику всем наездам. Вот мы берем просто человека, который никогда в политике не светился, и она встала и пошла.
— Но ведь известная фамилия, извините…
— Нет, фамилия тут… Я могу сказать, что всё по новой было. Плюс или минус известная фамилия — это ещё большой вопрос. Там она как раз в минус играла, мол, семейство целое у власти. Они же построили федеральную критику меня, как лидера партии, что у меня семейственность, что у меня жена, дети идут по спискам, где-то там ещё. Я сказал: «Хорошо. Мы вам докажем, что это не семейственность. Вот она идет в одномандатном округе. Если люди её не изберут, то не изберут. А если изберут, так они же её изберут в одномандатном округе. Перед тем, как она пошла на выборы, я ещё встречался с Петром Ивановичем, говорю: «Петр Иванович, вот такая история. Мы вот выдвигаем, так и так, единственное, о чем я вас прошу — не снимайте нас с выборов». Он так: «Да нет, не будем снимать, что ты. Марина пусть идет».
— В итоге ее все же сняли…
— Я же сразу знал. Кто её лучше знает? Я знал, что она победит. Без обид, надеюсь, но если Марину с рядом Ерёминым поставить, то она его за пояс заткнет. Это реально так и было, и Ерёмин нигде с ней не пересекался, потому что это знает. Дима — он хороший парень, успешный бизнесмен, может быть, хороший «подковерный» политик, но в публичной плоскости он Марине не соперник.
— Вы на Дейнеко (еще один кандидат по одномандатному округу, по жалобе которого была снята с выборов Марина Гартунг — прим. VIP74.ru) сильно злились после той жалобы, после которой сняли?
— На Дейнеко? Нет. Что на него злиться? Марина вообще ему в глаза говорила, что его с 8 марта поздравлять надо. Ну что это за мужчина, когда он отстаивает чьи-то интересы, которые заключаются в том, чтобы не дать Марине сказать. А Марине попробуй не дать сказать! Он там в эфир ходил, и пытался её поливать, и даже ведущая подключалась, чтобы ей не дать сказать только. А они же её не знали, её же не остановишь (улыбается). Поэтому как только её сняли, тут же сняли и все её ролики. Казалось бы, что ролики-то снимать? А ведь все ролики сразу, в один день. Потому что она долбила так «Единую Россию» — ещё бы денька три, у них бы рейтинг вообще нулевой был бы…
— Как вы относитесь к той семейственности, которая всё чаще проявляется на разных уровнях российской власти? Кто-то уже из известных социологов, например, Крыштановский, говорит о новой российской аристократии. А кто-то вспоминает старый термин советский «кумовство». Как вы думаете, семейственность — это правильно? Это приведет нас к «кланам Кеннеди» или куда-то еще?
— Давайте я отделю мух от котлет. Использование власти как источника обогащения, и пристраивание к этому источнику все членов семьи это один процесс — коррупция в чистом виде. Другое дело, когда политика является профессией, не связанной с извлечением доходов. Например, те же депутаты Госдумы. Депутат не имеет никаких рычагов распределения, не имеет никакого отношения к бюджету. С 2003 года вообще никакого. Раньше по бюджетному кодексу мы могли вносить поправки в расходные статьи, могли создавать федеральные адресные инвестиционные программы. Сейчас этого всего нет, и все права отданы правительству. Т.е. правительство может всё, что захочешь делать. У депутатов вообще никаких прав нет, кроме верхушки «единоросов», которые участвуют в переговорном процессе правительственной комиссии. Это буквально десяток людей. Все остальные никакого отношения к этому процессу не имеют.
А вообще, политика — это профессия ничем не хуже машиностроителя, художника, учителя, часовщика. Любой родитель всегда в душе желает, чтобы его дети шли по его стопам, это нормально. Чтобы он был на него похож, чтобы продолжал общее дело. Это естественно желание любого человека. И это желание является основой семейных профессий. Это хорошее, правильное желание. Вот это я всегда поддерживаю, и считаю, что это хорошо.
— Вы ждете своего сына Андрея в политике?
— Нет. В политике — нет, однозначно. Скажем так, для нашей семьи политика — это больше аномалия, а не естественный процесс.
Я принимаю Юревича таким, какой он есть
— Вы в политике счастливы?
— Я пока ответ на этот вопрос сам себе не дал ещё, честно сказать. В данный момент дать его не готов. Однозначно сказать не могу. Я точно могу сказать, что у меня вызывает счастье — это общение с моей семьей. А что касается политики… Может быть, это составная часть моей судьбы. Трудно сказать.
— Давайте вернемся к Михаилу Юревичу. Ваши с ним отношения, во всяком случае, публичные, иногда напоминают иногда взаимоотношения двух школьных пацанов, когда от драки до совместной попойки — рукой подать. То он «мочит» вас из всех медийных орудий, то вы в прямом эфире «Личного мнения» на 31-м канале. Почему так? И какие отношения сейчас?
— Давать оценку мотивам, поступкам и действиям Михаила Валерьевича — это дело не мое. Это вообще вопрос не по адресу, правильно? А если спросите меня, то тогда я скажу — приведите примеры моих каких-то крайних заявлений, высказываний. Не найдете. У меня к нему отношение ровное. А его отношение — это его личное дело. Он имеет на это право, абсолютное право. Я его принимаю таким, какой он есть, и поэтому меня это не напрягает.
— Он для вас уже третий по счету губернатор.
— Да, совершенно верно. И первых двух я принял. Не сразу, но принял. И его принял. До этого был он мэром, а ещё ранее — депутатом. Были одни отношения, потом стали другие.
— А сейчас какие?
— Сейчас третьи отношения, ровные. Просто за 15 лет в политике я, слава богу, уже чему-то научился. И хоть я не являюсь специалистом в «подковерной» борьбе, но уж очевидные вещи то стали для меня вполне понятными.
— Вы говорите, что у вас практически со всеми вашими политическими противниками в итоге отношения нормализовались. Уинстон Черчилль говорил, что «в политике нет постоянных врагов, нет постоянных друзей, есть постоянные интересы». Вы согласны с ним?
— Да, конечно.
— Тогда скажите, в чем ваши постоянные интересы?
— Это моя семья.
— А в политике?
— У меня в политике вообще интересов никаких нет.
— Зачем тогда ей заниматься?
— Есть некое представление о справедливом устройстве жизни. Это элемент моей душевной организации, моей жизни.
— Складывается ощущение, что вы — фаталист. Говорите про судьбу, про предназначение…
— Фаталист — это человек, который считает, что чему быть — того не миновать, и что бы ты ни делал, судьбу не изменить, и так далее. И оно действительно так. За исключением. Судьбу изменить нельзя, но судьбе, в линии жизни, есть все варианты развития событий. Произойти может всё что угодно. Вот выбирает вариант человек. Эти все ходы выбирает он. В отличие от фаталиста, меня никто не лишил священной воли выбора. Марина во время выборов говорила, что человек создан по образу и подобию божьему, но воля человека священна. Выбор есть всегда. Вещь эта — базисная для меня, на ней построено всё моё мироощущение, и мои действия. Воля человека священна, никто не может на неё повлиять. Хотя судьба есть, отрицать это нельзя.
— Вы говорите, что Господь вас уберег от власти, но ведь политик — это человек, главная цель которого — борьба за власть, чтобы осуществить то, во что он верит. Вы можете себе представить, что вы действительно будете иметь власть? Каким вы себя видите во власти?
— Скорее чуть по другому — какой я вижу власть, в которой я могу оказаться.
Власть — это атрибут государственности. Что такое государственность? Это форма организации человечества, по большому счету. И когда-нибудь случится ситуация, при которой нашим гражданам надоест весь этот беспредел, который творится сегодня, когда кучка людей выдаивает все наши природные ресурсы при сумасшедших ценах на нефть и газ. Больше 60 процентов граждан не считают себя даже средним классом, то есть считают себя нищими.
Это не может вечно продолжаться, рано или поздно все должно закончиться. Вот когда этот процесс начнется, тогда я увижу себя во власти, я увижу свое место. Потому что тогда власть будет предназначена не для того, чтобы отпилить себе кусок от пирога, который Господь дал нашей стране, а для того, чтобы рационально устроить нашу жизнь.
Нужно сделать так, чтобы пирога хватило на всех. Сейчас у нас такое большое расслоение… Вот богатым сейчас быть зачем? Ну, три литра воды ты сможешь выпить, а четвертый уже не сможешь просто физиологически. А если говорить о том, что жадность человека безгранична, то эго — оно же безмерно… Даже в сказках есть, «Золотая антилопа», мультик, помните? Слова раджи: «Глупое животное! Золота много не бывает!» Это же классика. Если эту крайность отсечь, то и не будет другой крайности — нищеты.
— Валерий Карлович, вы все говорите — отсечь, изменить. Но изменить же можно двумя путями — эволюционным и революционным.
— Я стою только на эволюционном пути. Революционный путь тоже имеет право на существование, не исключаю, что может и такой вариант быть. Но я не сторонник этого. История нашей страны показывает, что он слишком болезненный для страны, кровью запахнет.
— Вы с опаской ждете семнадцатого года?
— Нет, я ничего не жду с опаской. Я считаю, что всё будет хорошо, всё будет прекрасно, и что мы эволюционным путем все-таки жизнь нашу изменим. Во всяком случае я всё для этого делаю. Поэтому я стараюсь избегать крайних форм протеста, потому что я понимаю, что на улицы призвать можно, а вот потом с улиц загнать… И куда это потом выведет — всякие сумасшедшие вылезут, и они же власть возьмут. Опыт мировых революций показывает, что те, кто революции делали, потом становились жертвами своих же последователей. Я не хотел бы в этом участвовать, и не хотел бы для своей страны такого сценария развития событий.
Мы что-то делаем, всё равно чего-то добиваемся. Это кропотливая, тяжелая, трудная работа. Может быть, она неблагодарная, ну а что поделать то? Другого выхода нет. Наши действия востребованы, настроения людей меняются. «Бетонирование» политической системы всех уже достало, вранье с телеканалов уже невмоготу людям. Протестные настроения растут, и очень важно, чтобы лидерами этих протестных настроений стали политики, которые ставят во главу эволюционный тип изменения власти. И в тот момент, когда изменения начнутся, должны взять верх те, кто выступает за спокойные, демократические изменения, а не те, кто сегодня готов вытащить людей, как это было в 1991-м, 1993-м годах. Что там в Москве творилось, помните? А если такое — и по всей стране? Русский бунт — бессмысленный и беспощадный, ничего хорошего в нем нет. Вот в этом я вижу свою миссию в политике.
Дмитрий Моргулес, Сергей Куклев
фото — Петр Ильин
в подготовке материала принимала участие Александра Цымбрик
…еще материалы этого автора