29.04.2011 | Куклев Сергей |
Я мало знал о владыке Феофане, сменившем на высшем церковном посту Иова, отвечавшего за паству почти полтора десятка лет. Новый архиепископ Златоустовский и Челябинский владыка Феофан оказался прост в общении, доступен для журналиста и… Теплый он. Мне, безбожнику и цинику, теплоту такую довелось испытать лишь в детстве. Руки у владыки покрыты веснушками, ногти аккуратно подстрижены, и веет от эти рук покоем.
Наша встреча произошла в рабочем кабинете. Примерно как у руководителя среднего звена, но без дубового паркета и с несколькими иконами на стенах. Встретив, владыка удалился в прилегающую комнату, сказав, что переоденется. Надо признать, что и до переодевания он выглядел внушительно, но в черной рясе… Нрав у него остался прежний. Феофан ― служитель веры с чувством юмора. Так и представляю, как за Т-образным столом с двумя золочеными крестами на столешнице он, хитро прищуриваясь, распекает подчиненных ― все-таки должность у него, скорее, административная. Мне хотелось понять, как он пришел к вере, а Феофан рассказал о жизни. Я куда-то загибал про общество, а владыка стоял на своем, и в правоте своей был несгибаем. Впрочем, к чему это я. Начнем разговор.
— Владыка, я мало мог прочесть о Вашем жизненном пути. Расскажите… Как вы пришли к вере? 1947 год, год Вашего рождения ― не лучшее время для верующих.
— Все началось с того, что я родился в верующей семье. Глубоко верующей. И отец, и мать, и деды и прадеды… Традиция веры у нас никогда не пресекалась. Было в семье шестеро детей, я самый младший. Дома молились… Ходили в храм, после войны храмы были открыты. Другой вопрос, когда родилось решение стать священником, монахом, отдать себя на служение церкви. Я вырос в трудовой семье. Отец ― фронтовик. Прошел до Берлина, был тяжело ранен. Его братья, мои дядьки воевали. Один из них ― Герой Советского союза, по-настоящему подвиг совершил. Есть у нас в семье и полные Георгиевские кавалеры.
Почитание духа России, духа патриотизма ― это традиция нашей семьи…
Потом я закончил школу, начал жить, что называется, на стороне. Армия… Но мне, вообще-то, было тяжело. Потому, что ребята, с которыми я общался и жил, чувствовали себя раскованно. Знаете, как по молодости бывает… Похвалялись поступками, которые, быть может, и не делали… Меня это тяготило. С одной стороны, мне хотелось быть такими, как они, с другой ― я начинал понимать про веру, про отца, мать, про наши традиции, про предательство…
— Как Вы решили стать монахом?
— Я не был в семинарии. После армии съездил, посмотрел, и понял ― что это мое раз и навсегда. В начале не поступил. Трудные были времена. Уехал из Московской области в Смоленск. Был при церкви. Готовился активно и через год поступил. Сдал экстерном экзамены и оказался сразу на втором курсе. Год не пропал даром. Я всегда учился хорошо… Сдал экстерн за третий курс и поступил на четвертый. За два года окончил по первому разряду, то есть с красным дипломом, Московскую духовную семинарию. Поступил в академию. На третьем курсе подал прошение о монашестве. Жил я в Троицко-Сергиевой лавре, но приходил учиться в академию. Принял постриг, и сразу мне пришло предложение нести службу в Русской духовной миссии в Иерусалиме. Долго не давали разрешение на выезд. Я успел защитить кандидатскую по богословию. Поступил в аспирантуру. Цель ее была в подготовке кадров для зарубежной деятельности. Мы ― четыре-пять человек ― были «штучным товаром».
Затем я все-таки поехал в Израиль представителем нашей церкви. Пробыл там пять лет. С 1977 по 1982 годы. Это были самые интересные годы. У СССР в то время не было дипотношений с Израилем, и мы практически были негласным мостом не только духовным, но и светским. Иерусалим ― центр трех мировых религий, место, где пересекались интересы политических сил мирового масштаба. Конечно, это накладывало отпечаток и на нас. Русскую миссию всегда приглашали на все государственные дипломатические приемы. Интересные были встречи… С Менахемом Бегином, премьер-министром, с Моше Даяном. Но это не главное. Главное ― прикосновение к святыням, христианским ценностям. Именно это сформировало меня и как богослова, и как архипастыря. Любое евангельское событие ― и перед глазами живо встает место, где это происходило. Это та питательная духовная среда, которая мне очень помогла…
Из Иерусалима вернулся в Советский союз. Было принято не отправлять граждан в закордонные командировки сразу по возвращению. Чтобы не «обуржуазились». Дальше церковь направила меня в Южную Америку. Всю ее исколесил. Бразилия, Чили, Парагвай, Уругвай, Мексика… Сам вожу машину, и ездил от Буэнос-Айреса до Рио-де-Жанейро. Думаю, что за латино-американским континентом будущее. И в экономическом, и в политическом плане. Мало кто знает, но там проживает около 600 тысяч выходцев из Украины и России. Многие уехали до и после революции 17 года. Много украинцев переселились, когда их вербовали поляки. Вербовали их тысячами. Земли для трудолюбивого народа было мало. Пароходами вывозили в Америку. Многие не выжили, но часть осталась… После Второй мировой кто-то не захотел возвращаться в Россию, из Шанхая много русских уехало… Интересное было служение…
— Это же не единственная Ваша поездка за рубеж?
— После небольшой передышки я уехал послом Русской церкви на Ближний Восток. Был уже опытный церковный дипломат. Ездил по всему африканскому континенту. Между Йоханесбургом и Преторией в ЮАР построен храм ― так это заслуга вашего покорного слуги. В ЮАР тоже оказалось много наших после бардака перестройки.
В Тунисе я много раз вел переговоры с Арафатом. Жена у него христианка. Михаил Горбачев в ту пору напрочь испортил отношения с арабским миром, ориентируясь на Запад. Но интереснее было то, как я поехал в порт Бизерта, там стояла последняя эскадра советских кораблей из черноморской эскадры. Жили они и учили детей на кораблях, но вот на берегу построили храм. В нем вместо завесы после царских храмовых врат висел Андреевский стяг с боевого корабля.
Была там удивительная женщина Анастасия Ширинская. Дворянка, дочь морского офицера. Отец ей завещал не принимать никакого гражданства, кроме русского. Она была очень образована. В свое время она учила Де Голля. Достойно жила… До 90 лет была в статусе беженки, а в 1991 году приняла российское гражданство. И умерла в Тунисе…
Вернулся в Россию накануне 1993 года. Не понял, куда вернулся, что за страна… Но был назначен заместителем нынешнего патриарха Кирилла, он в то время был «министром иностранных дел» при церкви. Круг общения был широк: администрация Президента, МИД, Правительство.
В 1993 году церковь выступила организатором переговоров в споре между ветявями власти. С нашей стороны были патриарх Алексий Второй, Кирилл, Ювеналий и я. Со стороны парламента ― Абдулатипов и Соколов. Правительство представлял Сосковец, Лужков. Когда встал вопрос, кто же пойдет в осажденный Белый дом с предложением переговоров, патриарх Алексий назначил меня.
Был полный бардак. Со своим мандатом №1 я пробивался часами через кордоны. Согласования шли долго. До сих пор помню лицо одного полковника в оцеплении. Он зло спросил, не боюсь ли я ― снайперы стреляют, да и его ребята озлоблены. Боялся, страх есть у любого человека. Осенил себя крестным знамением ― и пошел. Всего-то метров 200. Честно скажу, хотелось или пробежать эти метры побыстрее, или оглянуться, посмотреть, кто мне в спину целится. Меня встретили солдаты с автоматами. Говорят, что Руцкой занят. Попросил привести к Хасбулатову… Наверное, пока необязательно для прессы говорить, что там случилось.
Час мы проговорили. Хасбулатов предложил пойти к Руцкому. Я не согласился, потому что понятно было, что сейчас они буду друг перед другом выпендриваться. Пошел сам. Первое, с чего начал Руцкой ― материться. А мы же с ним земляки. Говорю, что ты материшься… Поговорили, договорились, сформировали делегацию на переговоры в Даниловом монастыре. Неудачные действия некоторых политических лидеров поставили под срыв переговоры. Делегация президента и мэрии была на месте, а вот оппозиции не было. Сразу возник вопрос: кто договаривался? Я.
Опять надо было приехать в Белый дом. Там как раз проходил последний съезд. Не собирался шептаться с Хасбулатовым, это было бы ошибкой, потому что все накаленные. Сел напротив трибуны — мне дали слово. Я сказал, что вчера мы договорились о практически невозможном шаге, о переговорах. И вы, депутаты, сейчас совершаете преступление, идете на конфронтацию. Сойти с трибуны до формирования переговорной группы я отказался. Дал гарантии всем, что их не арестуют, даже с оружием… Я почему об этом рассказываю… Не знающие сути проблемы говорят, что кровь пролилась. Но переговоры остудили головы, и гражданская война не началась. Переговоры изменили вектор противостояния, сделали свое дело. Когда мэрию громили, и в Останкинский телецентр на грузовиках въезжали, я ночевал в монастыре. И вот ― звонок от Черномырдина. Надо ехать на Старую площадь, поговорить с народом, потому что страсти накаляются. Провел ночь на площади. Много можно рассказать… Но нужно отметить, что идеологом и организатором процесса переговоров был сегодняшний патриарх Кирилл. Это целиком его заслуга. Мало кто знает, что удалось обойтись малой кровью. Об это не принято кричать, но доброе дело было сделано…
— Говорят о Вашей близости к нынешнему патриарху Кириллу. Так ли это?
— Семь с лишним лет был заместителем Кирилла, а потом уехал в Дамаск. Пробыл там всего один год и отправился в Магадан. В то время Магадан оккупировали западные секты. Вошли во власть, заимели собственные СМИ. Активно работали в интеллигентной среде. Нужно было отправить туда человека, имевшего опыт дипломатической работы. Выбор пал на меня. Можете себе представить: Дамаск ― Магадан… За два года мне удалось сделать то, что было поставлено: встречался с народом, вел передачи на телевидении. И случилось так, что сектантские «дворцы» опустели. Я так говорил: «Джинсы носите, «сникерсы», которыми вас заманивали, ешьте, но молитесь так, как наши предки». В Магадане был маленький храм… Удалось построить храм, как церковь Христа Спасителя. На основе здания недостроенного обкома по договоренности с тамошним губернатором, убитым впоследствии в Москве.
Потом на Кавказе умер митрополит. Тяжелая там ситуация. Меня вызвали в Москву и предложили возглавить епархию там, памятуя о моем опыте взаимодействия с мусульманским миром. Пробыл я на Кавказе восемь лет. Это отдельная глава жизни. Потом расскажу… Но тот же Беслан. Был там с первой до последней минуты. Ходил на переговоры с бандитами, выносил убитых и раненых детей… Толпа родственников… Я каждые два часа выходил и беседовал с людьми, чтобы удержать их от хаотического штурма. Страшное произошло… Это особая трагедия…
Цхинвал, взрывы, теракты… Во всем пришлось участвовать. Но главное ― никто не поверил мне, когда я сказал, что восстановлю храм в Грозном. Но он стал лучше, чем был. Первую службу в нем служил, когда стояли одни лишь только стены, а вокруг стояли автоматчики. В Ингушетии построил я храмовый комплекс, во Владикавказе, в Нальчике, в Черкесске. Это почему говорю… Храмы ― это наша зацепка, оплот, якорь.
На Кавказе принялись восстанавливать совет старейшин. Семеро мусульман, и я один вошел. Мусульмане настояли, чтобы главой совета стал я. Посмотрите сами, ко мне с глубоким уважением относятся первые лица республик.
Тут надо сказать, что на столе архиепископа и в самом деле лежала пачка правительственный, под красным грифом, телеграмм. Все поздравляли Феофана. Все ждали его в гости… Но продолжаем.
— За «кавказский» период дважды был членом российский Общественной палаты. На третий срок не пошел ― тяжело стало в Москву ездить.
— Владыка, Вас встречали в Челябинске как одно из первых лиц государства. Был обозначен Ваш статус. И Вы прославились рядом своих заявлений: о постройке немыслимого количества храмов, учреждении духовной семинарии, возрождении разрушенных церквей. Должно ли быть слияние светской и духовной власти? Нужно ли нам это?
— Нет разговора о слиянии. Каждый должен заниматься своим делом. Но мы живем не в «этой» стране, а в «нашей» стране. И когда мы складываем усилия… Хорошо, не будет строительства храмов, тогда появятся секты, сектенки, где подпольно, где по домам. Мы утрачиваем свою национальную идентичность. Религия ― это не игрушка. В мире религиозный фактор стал играть особое значение… Наркомания, пьянство, демография ― дело общее??? У нас много общих дел со светской властью. А самое главное ― формирование здорового нравственного общества. Институт церкви имеет многовековой опыт формирования личности. Помните, я вам говорил о том, что мне хотелось быть такими, как сверстники. Но я задумывался, кого я предаю: Бога, семью, Родину? Мне становилось стыдно. Когда мы начинаем воспитывать детей в нравственно здоровом духе… Это правильно или нет? Вот говорят об основах православия в школе. Осуждают. Ну ладно, но зачем тогда нам прививки от оспы в младенчестве ставят? Ну вырастет ребенок рябой, потом и будем лечить? Мы же не хотим, чтобы ребенок вырос нравственным уродом… Или потом ― в секту, газ в метро пускать, или паранджу наденет? Или сопьется… Это общая задача и власти, и общества, и церкви. Что у нас построено? Сплошные развлекательные центры. Всю жизнь развлекаемся. Пора думать о том, что надо работать, учиться, создавать нравственное общество… Мы доразвлекаемся…
Сращивания церкви и власти нет. Есть общая забота.
— Но почему именно православие?
— Вот говорят, что есть православие, есть другие религии. Но вот вам пример: губернатор выбирает уполномоченный банк и говорит: «Мы будем работать с ним». Значит у государства остается право выбора? Это касается и религиозной стороны. Государство вправе выбрать себе активного и исторически проверенного партнера. В данном случае государство делает вклад в историческую жизнь общества. Это имеет большое значение.
— У нас как-то привычно стало, что церковь безналоговые средства оборачивает…
— А насчет денег… В Германии, например, есть церковный налог. 10 процентов на церковь. Не призываю к этому, не хочу, чтобы областной бюджет действовал по принципу «вынь да положь». Но мы должны конс олидироваться. Я говорил: «Чем меньше храмов, тем больше тюрем». Нам что важнее??? Элементарно: давайте скрытой камерой снимем детей в воскресной школе, в храме. И детей, которые сидят по подъездам. Психологи скажут, что это совсем другие дети. Так стало быть, полезная инициатива церкви может и должна быть поддержана государством. Поэтому я думаю, что перекоса нет. У нас просто часто путают светскость государства с его атеистичностью. В понятие «светское государство» вкладывают идеологию грубого материализма.
— Рэй Бредбери в своем интервью к 90-летию сказал примерно так: «Этому человечеству дали шанс лететь к звездам, а оно предпочитает пить пиво у телевизора». Мы же правда превратились в общество потребления?
— Правильно… Сколько мы будем смотреть «Дом-2»? И Интернет то же самое. Это же обоюдоострый нож. Дай нормальному человеку ― он пищу порежет. Дай неразумному ребенку ― он глаз себе выколет. Человечество же тем и отличается от животного мира, что умеет формулировать. Но у нас путают свободу с произволом. Демократию ― с распущенностью. А демократия ― это следование закону.
— Коль скоро заговорили о демократии, скажите об оружии. Можно ли давать его в руки гражданам?
— Нельзя. Не готово наше общество. Нельзя не только легализовать, но и нужно ужесточить закон по отношению к тем, кто незаконно имеет оружие. Пусть государство решает проблему криминалитета. Незачем вооружать население. Это порождение новых проблем. Вот одна: человек уже психологически готов к убийству. Это очень опасно.
— У Вас много недругов, насколько я могу судить по публикациям. И часы на руке дорогие, то ли «Патек Филипп», то ли « Вашерон Константин», тысяч за 50 евро будут. Как это все соотносится с монашеской аскезой?
— Есть недоброжелатели, будут всегда. Но на самом деле все очень просто. Владыка Феофан является монахом, но он несет послушание в церкви как епископ. Когда рукополагают в епископы, человек дает присягу, что он будет блюсти интересы церкви и прихожан. Епископ переводится как «надзиратель». По долгу службы я являюсь высшим лицом, связующим прихожан и государство. Я не могу быть замкнутым. Если Феофан решит, что ему нужно быть только монахом, он должен оставить должность, епископскую кафедру и поселиться где-нибудь в пустыни. Я являюсь высшим административным церковным лицом в регионе.
Я сам, кстати, не знал, сколько часы стоят. Мне их на 50-летие подарил один государственный деятель, которого сейчас нет в живых. (Простите, владыка, но я сообщу, что это подарок Виктора Черномырдина). Часы как часы. А мобильник у меня за 6 тысяч. Кого это беспокоит, так тому я лично могу их подарить (еще раз простите, но это к журналисту Сергею Леонову: иди, бери, владыко не против)
— У Вас собака была. Рекс, насколько я помню. Что с ней сейчас? Вы же не забрали ее в Челябинск…
— Передал ее для охраны в женский монастырь. Нормально все там.
— На Кавказе, стало быть, оставили. Там, кстати, другой нравственный климат. Девочка в мини-юбке ― скорее недоразумение, чем обычное явление. На Урале ― по-другому. Можно ли на нашей развращенной почве взрастить нравственное общество?
— Не просто можно, но и нужно. Но начинать надо не с мини-юбок, а с головы. Большая ошибка начинать не с перестройки души. Я своему духовенству говорю: не торопитесь гнать из храма тех, кто пришел одетым не по канону. Повторю, начинать надо с головы. Ровно и спокойно разъяснять нравственные ценности.
— Сейчас на арену политической и экономической жизни России активно вылезает «пена 90-х», люди, которые умудрились остаться в живых и заработать кучу денег под не благовидными предлогами. В душе у них пустота. Они пытаются выторговывать себе индульгенцию строительством храмов. Что вы думаете по этому поводу?
— Дело не в индульгенции, а в поиске истины. Считаю, что не худший вариант строительство храмов. Пусть строят храмы, а не яхты, казино и ночные клубы. Значит у такого человека пробуждается тяготение к Высшему. Пусть параллельно со строительством храмов у такого человека идет пересмотр мира внутреннего…
На этом мы простились. Архиепископ облачился в рабочую одежду и пошел надзирать. Я выключил диктофон и вышел на улицу. Закурив, подумал, что где-то рядом есть другая жизнь. Более достойная, чуть скучнее обычной, но светлая.
Куклев Сергей …еще материалы этого автора