Спрашиваю у людей: «Вы знаете Дмитрия Бавильского?» «Нет», — получаю ответ. Конечно, Бавильский не команда «Трактор» и не статуя полицмейстера на Кировке. Он не публичный политик и не шоумен. Он — писатель.
«Всего лишь» русский писатель, живущий между Челябинском и Москвой. Его роман «Едоки картофеля» вошел в длинный список премии «Русский Букер». За эссе «Пятнадцать мгновений весны» о всех симфониях Шостаковича стал лауреатом премии журнала «Новый мир». Да вы наберите в поисковике его имя, посмотрите, какие плоды может приносить железобетон Чердачинска (придуманный Дмитрием город, удивительно похожий на Челябинск).
Прочитав впервые «Едоков картофеля» лет восемь назад, я не оценил роман. Вернее, не понял топографию Бавильского, культурные коды, заложенные им. Недавно перечитал опять. Повод был грустный — ушел из жизни профессор ЧелГУ Марк Бент. Для Бавильского он был научным руководителем, то есть человеком близким, для меня — одним из нескольких преподавателей, уроки которых вспоминаешь потом, повзрослев… Бавильский написал воспоминания о Бенте. Я совершенно случайным образом их прочитал. И стал читать еще. Бавильского. Благо требуемый текст сегодня не составляет труда найти в интернете. Если бы меня попросили сделать некий абстрактный вывод, который не касался бы моих личных переживаний, я бы сказал так: плох тот челябинец, который не прочел «Едоков картофеля». Многого не знает он о своем городе.
Мне кажется, Бавильский — писатель только во вторую очередь. Для начала он мыслитель, щедро делящийся своими образами и наблюдениями посредством Твиттера, Фейсбука и ЖЖ. Вот навскидку: «Пошёл торопливый снег, более похожий на дождь, на базарную торговку, семенящую у прилавка. Такой мелкий, что прозрачность мира не изменилась». Или еще: «Пытался объяснить Юре про свою болезнь: глаз, конечно, закрывается, но с трудом, захлопываясь, ну, вот, как примерно капот у «Жигулей».
Бавильский чертовски точен и фотографичен. Видимо поэтому он не выпускает из рук фотоаппарата и умудряется выискивать микротрещины на жизненном кафеле. А самое занимательное заключается в том, что бритвенную точность свою он отчетливо транслирует в окружающую действительность…
Узнав о том, что Дмитрий находится в Челябинске, я не мог не попросить об интервью. Он согласился, ведь мы даже чуточку знакомы. Однако поставил условие: говорить будем по электронной почте. Один вопрос — один ответ. Потом задаем следующий вопрос, и так далее. Я нисколько не удивился. Творец альтернативной реальности и должен быть виртуальным, но в то же время легкодоступным для своих прихожан. И вот, что у нас получилось…
— Ты мыслишь совершенно уникальными гипертрофированными, неожиданными образами. Но именно мыслишь. Кто ты в первую очередь — писатель, поэт, филолог или философ?
— Я — это я, и слова-ярлыки вторичны. Все непонятное тревожит, требует объяснения, поэтому мы и находим определения тому, что шире любых определений, для того, чтобы, нацепив якорь, больше не думать об этом. Не то, чтобы люди ночей не спали, пытаясь разгадать, чем я занимаюсь, но просто понятно откуда берётся и как возникает логика определения. Я занимаюсь тем, чем мне нравится заниматься. Для филолога я менее систематичен и наукообразен, для философа не системен, поверхностен и не достаточно рискОв, для поэта рифмую плохо, и амбиций у меня мало, для писателя я не достаточно эмблематичен в своих текстах ну, вот, чтобы можно было вытащить из моей книги какую-то конкретную сцену и навеки с нею солидаризоваться. Да писатели это сегодня вообще что-то непонятное — они или в Переделкино живут, или парикмахерские открывают…
Я пытаюсь делать то, что мне интересно. Скажем, пару лет назад я написал текст про все симфонии Шостаковича. Каждый день слушал по симфонии и записывал то внутреннее кино, что видел на изнанке век, пока музыка звучала. Так сложилось эссе, которое перепечатали раз пять, а «Новый мир» дал мне за него премию по итогам года. Дальше можно было бы идти по нескольким направлениям. 1) Стать в общественном сознании «ответственным» за Шостаковича и во время его юбилеев пожинать жатву внимания СМИ, объясняя, чем нам Дмитрий Дмитриевич так важен. 2) Можно было написать другое эссе — про девять симфоний Бетховена. Или Малера. Или Брукнера. Или Шнитке. Или про все квартеты Шуберта. Или Шумана. В общем, логика понятна. Но я и этого не стал делать, так как один раз сделал, жанр придумал, дискурс освоил, можно идти дальше.
Важно всё время делать что-то новое (хотя при этом стараться не разбрасываться и держать себя под контролем). После своей книжки об Олеге Кулике (а книги по современному искусству у нас выходят и сейчас крайне редко), я бы мог легко сделать карьеру арт-критика; после своей работы в театре стать театральным обозревателем. Но даже теперь, заканчивая книгу о современных композиторах (вы хотя бы слышали, что есть такие?), я не думаю конвертировать эти свои усилия во что-то статусное, то есть всем понятное, предпочитая оставаться демонстративным дилетантом.
— В твоих текстах ощущается тотальное одиночество. Впрочем, это одиночество без надрыва, без грусти. Оно самодостаточно. Даже Чердачинск в «Едоках картофеля» — город-одиночка и одиноких. Я подозреваю, что ты построил свой внутренний мир, вселенную, в которой тебе удобно.
— Есть «одиночество» (неуправляемый, стихийный процесс), а есть «уединение», то есть то, что тебе нравится и то, что ты сам выстраиваешь именно в том режиме, который тебя устраивает. В больших городах люди одиноки потому, что их никто не знает. В маленьких — потому что их с детства знают все окружающие и, как бы понимая, чего от них можно ждать, пеленают своими ленивыми ожиданиями, из-за чего становится не только одиноко, но ещё и душно. У меня есть семья, любовь, родители, близкие, но это не умаляет моего одиночества, на которое обречен каждый человек, осознающий конечность жизни и постоянно ощущающий ледяное дыхание не-жизни. Так уж у меня голова устроена, что я постоянно эту границу чувствую. Ощущаю.
— А как соотносятся Творец и социум в реальной жизни? И вероятнее всего, глупый вопрос: почему Чердачинск? И зачем тебе было так необходимо метро в нем?
— В трёх моих романах существует город Чердачинск, название которого я перевожу для себя как «крыша мира», а, скажем, моя французская переводчица Вероника Пате — как «Брик-о-брачинск». Меня с детства преследуют разговоры с толкованием топонима про «урочище Селяби» и его обыгрывание. Недавно умерший прозаик Владимир Курносенко поместил героев «Евпатия», главной своей книги, в странный, старинный город Яминск. Будем считать, что мой Чердачинск возник в полемическом задоре своему более старшему товарищу.
Чердачинское метро, которое я упоминаю в романе «Едоки картофеля», нужно было, прежде всего, не Чердачинску, но вот этому конкретному тексту, в котором мне важно было, помимо много чего ещё, зафиксировать и закрепить разницу между реальностью и вымыслом. Дабы персонажи, которых я придумал от начала до конца, не тёрлись своими краями о гипотетических прототипов.
Судьба всё того же Курносенко, бывшего соучеником и близким другом моего отца, постоянно отгребавшего от своих знакомых и близких за то, что он их описывает в своих текстах, меня многому научила.
— Как ты ощущаешь себя в Москве? Чего в избытке, чего не хватает? Тянет ли в Челябинск? Нет ли ощущения, что в Москве ты «один из», а в Челябинске — «столичный мэтр»? Нивелировалась ли разница между столичной жизнью и жизнью в провинции?
— Я живу на два города, поэтому добираю того, что не хватает по ходу дела. Твой вопрос про «мэтра» поставил меня в тупик. Я даже задумался — что в моём понимании «мэтр» и каким я должен быть, чтобы ощущать себя «мэтром»?
Окружённым учениками? Увенчанным премиями?
Я не стараюсь смотреть на себя со стороны, это сковывает, учусь не давать себе оценки, это бьёт по рукам, ограничивает в творчестве. Всё, чего мы достигаем, возникает из прямо противоположного чужим взглядам доверия к собственной синдроматике.
Это крайне важная для меня тема — идти за собой, своими потребностями и своими желаниями, а не путать их с извне навязанной повесткой дня, «нытьём века». Времени мало, забот масса, вот ты и балансируешь между обязательствами, избежать которых сложно и тем, что нужно сделать обязательно. Активное участие в литературной и общественной жизни у меня не запланировано.
Я, конечно, делаю что-то для «общего блага», но это в свободное от забот время.
— Что позволяешь себе ты, и какова цена?
— Смотри, я взрослый и достаточно прагматичный человек (неумный человек не может писать такие тексты), значит, я могу взвешивать последствия своих поступков и считать их больше, чем на один шаг. Меня интересуют долгосрочные результаты не оттого, что я собираюсь жить вечно, но потому, что люблю постепенную и кропотливую (несуетную) работу.
Вероятно, в душе, я аграрий, колхозник и жизнь в городе напрягает меня оторванностью от природно-погодного цикла — у меня даже есть теория о том, то неврозы начинают терзать людей когда они отдаляются от природных сущностей (земли, воды) и заботы о себе (перестают себе готовить, нанимают домомучительницу).
Я и книги свои выращиваю, как растения, хожу за ними, как за цветами. Это требует сосредоточенности и минимума светской активности. Кому что важнее, Сергей, или очевидную карьеру сделать, или же нечто действительно важное для самого себя сотворить. Из-за того, что я не тусуюсь, как подорванный (видел ли ты меня на каком-нибудь чердачинском или московском даже самом правильном мероприятии?), не угождаю важным и правильным (полезным) людям, не навязываю себя через телевизор и рецензии, как человек, всё-таки, впечатлительный и эмоциональный, я, разумеется, недополучаю витаминов успеха, которых никогда и никому не бывает мало. Особенно, если дело касается денежных премий…
Но, взвешивая по здравому размышлению, количество затрат и «выхлопа», я понимаю, что оно того явно не стоит. Ну, и снова мчусь к своим цветочкам. Понимаешь, я не чистоплюй и не ботаник (хороший вышел каламбур), я просто научился понимать — себя и то, что мне надо.
— Где-то у тебя читал, что сюжет — это подпорка для слабого автора. Значит ли это, что ты пишешь, не зная наперед, что произойдет с персонажем? В тех же «Едоках…» у тебя открытый финал. Надоело или заставляешь работать мозги читателя?
— В процитированной тобой записи я имел ввиду, что сюжет вводится в книгу, в основном, когда автор подстраховывается: мол, сам он не очень интересен, поэтому читателю нужны дополнительные завлекалочки. Обрати внимание, как обычно строятся собрания сочинений — в первых томах идут романы, повести и рассказы, и только к последним томам писатель «расслабляется» и начинает выдавать свои суждения напрямую, без посредников в виде персонажей или сюжета. Разумеется, есть разные читатели, кому что нравится, но лично я почти
всегда начинаю знакомство с писателем с последних томов его сочинений. Мне непридуманное интереснее, важнее. Вот я и решил манкировать условностями и вырезать из своей «творческой биографии» пару-другую томов середины пути (тем более, что изданных шести романов достаточно), сразу же приступив к тому, что можно лишить мертвенного беллетристического налёта.
Всё-таки, для меня литература — это живые буквы, а не мёртвые жанровые схемы. Поэтому, тут ты прав, я мало знаю что произойдёт с персонажами моих историй, которые я проживаю вместе с ними едва ли не в режиме «реального времени».
— Ты очень много пишешь в соцсетях. ЖЖ — вообще отдельный проект. Твиттер — буквально текстовые фотографии (фактографии). Много фотографируешь. Что это? Попытка запечатлеть жизнь? Набор материала для следующего романа?
— Думаю, это самое важное и полезное, что может сделать отдельно взятый, частный человек, которым я являюсь — оставить подробное свидетельство о себе и своём времени. Только эта деятельность (при определенном подходе) и может застраховать тебя от повторений чужих творческих ошибок и ненужных (ложных) ходов.
Блоги уже поменяли журналистку, подмяв её под себя, теперь они взялись за более фундаментальные области человеческой деятельности — искусство и литературу. Наши библиотеки переполнены текстами, сочиняя своё, таким образом, мы вступаем на поля повышенной конкуренции. Поэтому любой нынешний дебютант должен обладать, с одной стороны, повышенным смирением, с другой — энциклопедическими знаниями. Но единственная территория, на которой он может чувствовать себя более-менее свободно — это территория его жизни, где только он один может знать, как всё устроено. Нам в этом мире действительно мало что принадлежит, безусловно, разве что — твоё тело и твоя жизнь, поэтому всем этим распоряжаться проще, чем воевать с традицией или продолжать её.
Нынешняя ситуация позволяет каждому стать автономной творческой единичкой — ведь в эпоху горизонтальных времён (когда все правы, правда, каждый прав по своему) нет единых на всех критериев и каждый может назначать искусством то, что он хочет искусством считать. Скажет — «А я так вижу», и ты уже ничего не сможешь с этим поделать. Разве что сказать свою мантру в ответ: «А я не вижу, что ты там видишь…»
Возвращаясь к блогам. Они развивают наблюдательность и помогают выжать (и таким образом выжить) из реальности максимум питательных веществ. Где бы ты ни был. Кто бы тебя не окружал. Блоги делают (могут сделать) осмысленным любой твой жест, любое твоё действие. Не говоря уже о том, что, таким образом, ты развиваешься, растёшь, становишься интересным другим, общаешься, узнаёшь много нового, выстраиваешь альтернативную реальность, в том числе и новостную, участвуешь в формировании актуальных литературных дискурсов, да мало ли ещё в чём…
Блоги — это ваучер на первородство. Главное — не проворонить эту возможность. Не загадить ссылками и перепостами. Но это уже (совсем как в жизни) у кого как получится.
— Мне кажется, что ты таким образом (посредством соцсетей) отстраненно социализируешься. Нет? Как бы ты оценил блогосферу Челябинска.
— Челябинские блоги — точный слепок того, что происходит (творится, делается) в самом городе, его культуре, самоощущении. Мне все эти стадии, ракурсы и дискурсы понятны, сам их когда-то проходил. Для кого-то блоги хороший повод не замечать то, что происходит вокруг и жить поверх барьеров в духе: мол, а что такого? Де, пока здесь есть интернет и гаджеты, мое положение ничем не отличается от столичного — те же книги, фильмы и сериалы, так что какая разница – «а нас и тут неплохо кормят»… Для других блоги хороший повод продемонстрировать «собственную гордость» и патриотизм личного выбора, граничащий с демонстративной ограниченностью. Для третьих это возможность вырваться из замкнутого круга своей жизни, впрыгнуть в большой мир, для четвёртых — способ познания себя и того, кто рядом.
Впрочем, это же нормально — быть завязанным на «местный колорит» и «региональное сознание», завязанные на обывательское самосохранение принято во всём мире. Просто… Как бы это объяснить поточнее…
Редактируя отдел культуры, я стараюсь не ставить репортажей с фестивалей: такие материалы мало читают — фестивали интересны либо тем, кто на них побывал, либо фестивальной пресс-службе. Гораздо интереснее (но такой подход встречается крайне редко), когда текст о фестивале оказывается только поводом увидеть и сформулировать важную общественную (культурную, антропологическую) тенденцию, таким образом, выводя тему из-под регионального (даже если это Карловы Вары, Берлин или Роттердам) бэкграунда. Аналогия понятна?
Мне очень нравятся некоторые челябинские коммьюнити, в которых люди фотографируют изменения, происходящие в архитектурном облике Челябинска, сохраняя хотя бы в сети жалкие остатки нашего градостроительного аутентизма. У меня есть надежда, что со временем эти коммьюнити перейдут от простой фиксации к более тонким процессам — от краеведения до стихийной мифологизации, которые Че вполне заслужил.
Хотя во многом другом южноуральские блоги напоминают мне выпуски местных теленовостей, идущих по всем местным каналам, но вычерпанным будто бы из одной бочки. Местные теленовости это вообще нечто феерическое по заштампованности, куцести подачи и по мысли. Впрочем, по всему. От непрофессионализма непоставленных голосов, до неправильных ударений, феерических подводок, внешней непривлекательности журналистов.
Особенно доставляет, что подавляющее большинство сюжетов в них— стенд-апы возле логотипов официальных структур, являющихся главными поставщиками новостей региона.
Я долго не знал как относиться к этой смеси псевдопарфёновских интонаций и аргаяшского выговора, пока не понял, что это же ситкомы в духе «Нашей Раши» или «Валеры ТВ»!…
Так что, пожалуй, я верну это сравнение телевизора и блогеров; местные блогеры нереально круче, особенно когда видишь в какой медийной среде они вынуждены существовать.
— Что дает тебе гигантская (без преувеличения) аудитория твоего блога?
— Аудитория моего блога не такая уж и гигантская, поскольку я не раздуваю ее искусственно провокациями и [псевдо]дискуссиями, а всю эпоху первоначального накопления сетевого авторитета и ажитации просидел под замком. Блоги пестуют и укрепляют во мне ощущение правоты — если то, что я пишу читается и вызывает отклик, значит, я делаю то, что нужно; тем более, когда в моих реакциях и формулировках люди узнают свои собственные, значит, я правильно это нашёл (отловил) и сформулировал (им передал). Чужое узнавание делает эти записи особенно ценными, придаёт им объём.
Подавляющее число блогов имеет свою специализацию — если мы ходим узнать литературные новости то идём к avvas’y, если светские — то к г-же Рынской, если музыкальные — то к ГуруКену или к кому-то из современных композиторов, а если новости масскульта — к _arlekin_’у. Сделать блог профильным (по политике, по региональным вопросам или по кулинарным рецептам) означает в разы повысить его популярность (ибо всем сразу понятно зачем тебя френдить), заодно спрятав личные обстоятельства в набор внешней информации; сэкономив, при этом массу усилий — ведь когда ты выступаешь экспертом по кактусам или личной жизни голливудских звёзд, большую часть твоего контента начинают занимать перепосты и перепечатки.
В своём блоге я принципиально не останавливаюсь на чём-то одном, хотя, конечно, некоторых волн собственной увлечённости, порой, не избежать: временами, когда находит, я слишком много пишу о классической музыке или веду слишком уж дотошные дневники путешествий.
Таким образом, меня читают люди, которым интересен не литературный критик или столичный меломан, но более-менее реальный человек, думающий обо всём без предварительной договорённости. Мне важно, что кому-то интересны МОИ мысли, а не те спектакли или вернисажи, которые я посещаю.
— Ты сибарит? Расскажи о диете писателя. Как строится день?
— Да, я избирателен, поскольку всерьёз озабочен качеством своего интеллектуального топлива. Мне жалко времени на коммерческий треш в каком бы жанре мне его не подсовывали. Про диету ты очень верно заметил, учитывая изначальную блогерскую всеядность. Долгие годы, работая в интернет-журналах, я едва ли не буквально сидел на «информационных потоках» и, не было бы счастья, вынужденно выработал доктрину личной информационной экологии, позволяющей переносить все тяготы и невзгоды постиндустриального состояния с минимальным количеством потерь.
Экологический подход к потреблению информации требует диеты и многочисленных ограничений, а, главное, осмысленности этого потребления. Все закономерности, связанные с питанием, легко и отнюдь не метафорически переносятся и на работу с медиа.
Надо исключить возможности переедания, не задумываясь выбрасывать тухляк и просроченные продукты, свести к минимуму импульсные покупки — для этого к тому же интернету важно относиться как к супермаркету, заранее формулируя свою надобу, чтобы затем не расползаться по ненужным тебе ссылкам.
— Дима, последний вопрос. Как ты думаешь, можно ли в Челябинске отыскать некий символ? Человека, событие, которые изменили ход истории. То, что можно использовать как идентификационную метку города.
— Такие метки были раньше — типа памятника Орлёнку, рок-группы «Ариэль» или хоккейной команды «Трактор», нынешнее время не создало ничего. Впрочем, это касается не только нашего города, но и всей остальной России. Мы продолжаем дожёвывать советское наследия, не создавая ничего принципиально нового (особенно отчётливо это видно в кино, эстраде и литературе). Тот, кто успел накопить символический капитал ещё в прошлом веке, расходует этот «стабилизационный фонд», у кого он не сложился, заправляет собственную гордость чужим похмельем. Когда в Перми началось культурное ускорение я начал сравнивать два наши города, тем более, что у соседей мне доводилось бывать задолго до того, как туда пришёл «чорный Гельман» и начал превращать Пермь в «культурную столицу». В ней действительно был, мерцал, дремал потенциал, который я не слишком вижу в Челябинске.
Однако, это же не повод сидеть, сложа руки. Умный человек умеет минусы превращать в плюсы. Отсутствие символического капитала легко превращается в белый лист бумаги, на котором можно начинать писать собственную (новую, ново-старую, старо-новую) историю. Это же нереально крутая и почти невозможная ситуация — в мире, засиженном и загаженном избытками новостного мусора, всё ещё существуют места, нуждающиеся в проявлении.
Вы только представьте себе карту времен эпохи великих географических открытий, на которой ещё есть белые пятна. Так и с нашим культурным самосознанием, которое ещё никто пока не застолбил как следует.
Можно сказать, что Челябинску, де, не повезло с поэзией и прозой, а великая театральная традиция ушла как в песок, а можно, расправив плечи и засучив рукава, начать строительство новой уральской мифологии. Лет десять назад я начал такую работу, сделав уютный и поэтичный Чердачинск местом действия трёх своих романов — «Семейства паслёновых», «Едоков картофеля» и «Ангелов на первом месте». Что-то мне подсказывает, что именно блоги могут оказаться плодотворной почвой для такой кропотливой культурной работы; так что, можно сказать, всё ещё только начинается!