Для послевоенного времени она была весьма неплохо одета. Нет, дорогих вещей или просто трофейных у нее не было. Самое дорогое — кротовая шубка, купленная на барахолке возле элеваторного рынка, то есть почти рядом с нашим домом, да «бурки» — ботиночки из белого фетра.
Несколько платьев — из полушерстянки, появившегося в конце пятидесятых штапеля и даже шелковых из креп-сатина и крепдешина были строгих фасонов, но сидели на ней идеально. Впрочем, и фигура была идеальной.
— Повезло Маргарите с матерью, — порой говорил кто-нибудь из соседок. Но таких, как правило, обрывали:
— Типун тебе на язык!
Те, что жили в нашем четырехэтажном трехподъездном доме с начала войны, хорошо знали подноготную всех обитателей туго набитых коммунальных квартир. И про Маргариту из шестой квартиры тоже все знали: откуда была эвакуирована, на каком фронте и в каком году погиб отец, ну и прочее…
То, например, что у матери Маргариты редкая форма туберкулеза и потому из дома она не выходит, даже в места общего пользования квартиры, где у нее с дочерью была на двоих маленькая комната, старается без крайней необходимости не появляться, горшки за ней Маргарита выносила, готовила еду на общей кухне тоже она.
Иногда, в очень хорошую погоду, на балконе можно было видеть немолодую высохшую женщину, но — недолго. Некоторые соседки просили Маргариту уговорить мать принять заказ, ведь платья, так ладно сидевшие на Маргарите, ей шила мать. Но та объясняла, что матери нельзя напрягаться, она быстро устает, Маргарите шьет не больше одного — двух платьев в год…
Впрочем, большинство и не стремилось воспользоваться услугами прекрасной портнихи: черт ее, больную, знает, туберкулез — болезнь заразная, а у нее еще и форма какая-то редкая.
Вот почему во дворе понимали: завидовать Маргаритиным нарядам не надо. Вот ее фигуре, волосам, глазам и вообще красоте… Хотя тоже не известно, как жизнь повернется: мужчины войной повыбиты, а с таким довеском, как больная мать, рассчитывать на хорошее замужество сложно.
А красавицей Маргаритой была безоговорочной. Даже самые злоязыкие завистницы не могли отрицать. С кем ее сравнивали в послевоенные и шестидесятые годы, не помню, но сейчас, когда за плечами знакомство с мировым кинематографом, могу сказать, что Маргарита из нашего дома была один в один с Роми Шнайдер, одной из самых пленительных мировых кинозвезд.
Конечно, даже в эти годы безмужчинья охотники до такой красоты были. Большинство из них, правда, до предложения руки и сердца не доходили: им некуда было бы привезти красавицу, а к ней в комнатушку вместе с больной мамой идти их никто не звал. Да и пошли бы, тоже вопрос. И вообще — кругом множество женщин, жаждущих счастья, и без довеска в виде больной матери.
Были среди поклонников и люди с возможностями. Один крупный медицинский начальник, например, предлагал устроить маму в дом инвалидов. Туберкулезных не брали, но он добьется отдельной там для нее комнаты. А он тогда разведется с семьей и…
Мама осталась дома, хотя ухажер был настойчив и питал надежду несколько лет.
И был еще один человек, имя которого я помню, но, конечно, не упомяну, поскольку его в свое время вся страна знала, да и сейчас он жив. В те годы, когда он любил Маргариту, человек этот находился в самом начале своей блистательно выстроенной партийной карьеры, но уже было ясно: далеко пойдет. И такая красивая, образованная, умеющая себя держать жена ему для этого была просто необходима. Плюс любовь.
Удачливый деятель уехал в Москву один. Он долго не женился, но жизнь взяла свое.
Мама стараниями Маргариты прожила до глубокой старости и оставила дочь, когда о романах и тем более детях думать было поздно.
Одна бывшая соседка, с которой встретились недавно, вспоминая тех, с кем свела нас в военные годы жизнь, сказала о Маргарите: «Заела мать дочернюю жизнь. Померла бы вовремя, на каких высотах ее дочь оказалась бы с тем партийным деятелем».
— Что ж Маргарите, заморить мать надо было?
— Ну зачем же так? Но отправить в дом инвалидов — самое то. А так — ни сама Маргарита жизни не порадовалась, никого не порадовала, детей не родила… Жизнь-то у каждого одна.
Я вспомнила Маргариту, когда в очередной раз услышала с телеэкрана постоянно внушаемое: «Любите себя!»