15.12.2010 | Куклев Сергей |
После мясорубки на Манежной у меня тряслись руки. Я не участвовал в потасовке. За неделю до этих событий я стоял у экспресс-окна «Макдональдса» в «Киномаксе». В двадцати шагах от меня стояла толпа и созревала. Сизое облако гнева собиралось над русскими и кавказцами. Отмашку дал какой-то лысый. Секунда — и толпа забурлила кулаками и кроссовками. Кто-то остался лежать в снегу. Кто-то вытер кровь в углу рта. Мне передали пакет с чисбургерами. Я боялся. Не попасть под замес, хотя и такой вариант рассматривался. Я испугался предчувствия войны. Пусть сегодня от меня будет этот текст…
Приехать в Чечню просто. Выехать — гораздо сложнее. Тут как в известной поговорке «вход — рубль, выход — два». Чтобы выбраться на территорию воинственной республики, нужно купить билет на недавно возрожденный поезд до Грозного. Или сесть на самолет и долететь, скажем, до Минеральных вод, добраться до Владикавказа, поселиться в гостинице, чтобы утром поймать такси и доехать опять-таки до Грозного.
Однако у меня сразу возникает вопрос, а это вам надо? Если родственники, предположим, проживают в Чечне, или возникла необходимость навестить могилы предков — это одно. А вот если вы журналист, да еще в добавок сотрудник западного издания, да еще, не к ночи будет помянуто, без разрешения от МВД или Минобороны — совсем другое дело. Тогда здесь вы нежеланный гость, будьте готовы ко всяким и не всегда приятным неожиданностям…
Первый раз в Чечне я побывал еще будучи корреспондентом газеты «Челябинский рабочий». Губернатор летел в Аргун открывать хирургическое отделение тамошней больницы. Освещать это событие, естественно, пригласили журналистов. Впечатлений, надо сказать, я привез совсем мало. Губернатор со свитой и пишуще-снимающей братией постоянно находились в кольце охраны, на крышах домов и в отверстиях от снарядов в стенах тех же домов дежурили снайперы. Дороги блокировали «бэтээры». Все причесано и гладко, как и должно быть при посещении чиновного лица.
Потом я несколько раз бывал в Аргуне, когда челябинские милиционеры сменяли своих коллег, несущих полугодовую чеченскую вахту. Всякое случалось. Однажды, когда поезд, привезший смену, стоял в отстойнике на путях в Моздоке, по рации передали, чтобы челябинцы не совались на грузовиках в Аргун, засада. Обидно, но мы об этом узнали, когда тряслись в бронированном брюхе «Урала» за много километров от состава. Засады не было, но тяжелое напряжение в кузове я помню до сих пор. Солдаты в «брониках» и касках поставили автоматы между колен и всматривались в щели, ловя движение в «зеленке». Я и фотокор Саша, затертые камуфлированными плечами в самый угол, ближе к кабине, глотали коньяк из фляги. Бронежилеты нам не выдали, и коньяк казался хоть какой-то защитой. Потом мы уснули, а проснулись уже в расположении части. Там царил кавардак, подсвечиваемый карманными фонариками. Красноярская бригада, которой давно уже пора было отправляться домой, коротала время за коньяком «Кавказ». Этот клопомор не столько опьяняет, сколько поднимает в душе мутные волны злобы. Красноярцы чего-то не поделили, подрались, в результате кому-то прилетело топором по ноге. Пока наши растаскивали дерущихся, наступила ночь. Начальник части посмотрел на наши пыльные лица, пригласил в свой кабинет и по рации запросил подтверждение, мол, эти вот журналисты точно должны здесь быть, или расстрелять их на месте. Наша поездка была согласована, и начальник, извиняясь, вытащил из шкафа все тот же «Кавказ».
Потом была баня. Такого количества сверчков, как там, я не видел никогда. Омерзительными серыми стаями они разбегались под полки, падали на печку и трещали, как куски сала на сковороде. Тем не менее помыться было необходимо. Освеженные, мы пошли спать. Постелив спальник, я отправился в туалет. Темно, хоть глаз выколи. На окнах — маскировка, а на плацу не горел ни один фонарь, что показалось странным. Я зажег свой и бодро зашагал к «мультиоконному» сортиру. «Ты что, совсем ох…ел! Выключи свет!» — раздался громкий шепот. Выключил. «А что такого? Не видно же ни черта», — спросил я у обладателя шепота. «Снайперы работают, — объяснил он. — А бумага — справа, рукой пошарь»… Ночью начался обстрел из гранатометов. Не то чтобы страшно — проблемы могут возникнуть, только если граната залетит прямо в узкую «форточку» между мешками с песком в окне — но громко. Мы слезли с кроватей и распечатали очередной «Кавказ». Пили за недолет, перелет и за своих родных. Было мерзко и унизительно беспомощно. Откуда-то сверху, как кувалда, долбил наш автоматический гранатомет. «Как я люблю эту музыку войны», — заплетающимся языком сказал майор-штабник. Я не стал чокаться с ним, хмуро выпил и пошел спать. Хотелось домой…
Тележурналистам на войне проще, если можно так сказать. Не поймите превратно, «проще» — не значит безопаснее или еще чего такого. Просто телебригада — это звукач, оператор, корреспондент, а значит — выделенные деньги на аренду машины, плюс водитель. Короче — коллектив. Пишущий журналист — одиночка. Хорошо, если в пристежку дадут фотокорра. Но бытовые проблемы вроде размещения в гостинице или найма такси приходится решать самостоятельно, не полагаясь на помощь редакционных ассистентов…
Аккурат после запрета на посещение Чечни журналистами без разрешения МВД или Минобороны мы с Максом, отличным фотографом и хорошим человеком, прилетели в Минводы. Посадка запомнилась. Самолет обгонял птиц, даже не думающих уступать дорогу. В Минводах нас ждал Муса, здоровенный осетин, даже в своей «Волге» не снимающий пыжиковой шапки, под которой у него, как потом выяснилось, была еще одна — традиционная белая шапочка мусульманина. С Мусой мы были знакомы по прошлым поездкам в Беслан. Обменялись телефонами. По крайней мере, он не завышал цену и терпеливо ждал, пока журналисты сделают свои дела. Муса довез нас до Владикавказа, пообещав забрать с утра. Ночь в гостинице прошла как обычно, в препирательствах с проститутками, желавшими во что бы то ни стало облагодетельствовать двух молодых одиноких людей. Телефон отключать не хотелось — могли позвонить из Москвы. К утру удалось заснуть.
Монотонный дождик застал нас на трассе «Кавказ». Муса, зевая, включил кассету с национальными песнями. Под жизнерадостные напевы мы с Максом уснули. Проснулись от тишины. Мусы за рулем не было. Размахивая руками, он что-то объяснял российскому солдату на КПП. Потом всунулся в окно: «Я сказал, что вы мои родственники, едете в Грозный к дяде», — сообщил он. Я — брюнет — скептически осмотрел блондинистого Макса. «Муса, ты уверен?» «Да, – ответил он. — Дай полтинник». Полтинник — стандартная такса для проезд через КПП, даже если все с документами в порядке. Ну, так повелось. Можно, конечно, подождать, пока солдатам самим не надоест машина на охраняемом блок-посту, но лучше заплатить и ехать дальше — к репортажу. Предъявлять удостоверение «Русского Newsweek’а» не хотелось. Практика давно показала, что проверяющие смотрят не на написанное мелким кириллическим шрифтом «Русский», а на жирную латиницу «Newsweek». КПП на Кавказе много. Желающему проехать по этой трассе приходится запастись изрядной суммой наличности. В дальнейшем мы с Максом выработали историю поскромней, чем та, которую предложил нам Муса. Я представлялся троюродным московским братом погибшего художника, чья выставка, по счастливой случайности выставлялась в те дни в Грозном. Макс с его объемистыми кофрами выступал в роли фотографа, желающего запечатлеть бессмертные творения. Эта версия вкупе с 50-рублевыми бумажками работала до самой границы с Чечней. Дальше стало сложнее. Бравые чеченские милиционеры вмиг нас раскололи. Осетину Мусе, представителю не титульной национальности, было предложено замолчать. Нам оставалось только последовать его примеру — документы забрал сержант. При этом он многозначительно пробормотал в рацию, что нужна машина для задержанных. Мы стояли полтора часа. Макс обреченно заметил, что лучше бы не ездили. Муса согласился: «Да-да…» Я промолчал, прикидывая, как я возвращусь в редакцию и сообщу, что задание не выполнено. Нет, не могу, стыдно!
Белая «шестерка» с лейблами «ГИБДД» и спецсигналами на крыше, казалось, вместила в себя весь запас кавказской невозмутимости и сарказма. «Мужики, — сказал я, — мы на самом деле журналисты, только сделать разрешения не успели». Показав удостоверение, я понял, что совершил ошибку. «А, американцы! — удовлетворенно констатировал старшой. — Так, сейчас мы вас задержим, а дальше посмотрим». «Сколько..?» — вопрос они ждали. «Сколько есть!» Денег было немного. Удалось сговориться на сто баксов. Через час мы были на центральной площади Грозного…
Жизнь есть везде. Рожают даже на войне. Через асфальт пробиваются цветы. В Грозном живут люди. Они торгуют и гуляют. Деревянные балки, перекинутые через грандиозные лужи, — всего лишь временное явление. Потертые туфли — дань непогоде, пугающие европейцев бороды — лишь дань традиции. Пока мы гуляли по рынку на центральной площади, я ни на минуту не выпускал Макса из виду. Фотографы — страшные люди. Могут ни к месту оказаться там, где образуется водоворот, который втянет и тебя, репортера…
…Помню, как после ликвидации Басаева с Андреем — еще одним фотокорром «Ньюсвика» — мы приехали в частный сектор Грозного, чтобы поговорить с людьми о том, какова обстановка сейчас в чеченской столице. Люди нас приняли, напоили чаем. Потом прогнали из кухни жен и детей и стали задавать вопросы. «Сколько твой фотоаппарат стоит?» — спросили они Андрея. Будучи человеком честным, Андрей ответил: «Ну, примерно пять штук зеленых». Я со своим блокнотом за червонец и ручкой, купленной в аэропорту, сжался. «А что будет, если мы сейчас с вас все снимем, а самих — в расход?» — мечтательно предположил хозяин дома. Положение спасла шутка. Мы с Андреем нервно рассмеялись: «Да ничего не будет. Кому ты эту байду продашь?» «Мда…» — протянул хозяин…
Я покупал сигареты, когда увидел Макса, подбирающегося к группе людей. Они стояли кучно: бородачи с автоматами, женщины в черных платках. Разносчица вареной кукурузы поднесла свой лоток поближе, надеясь на бакшиш. Мужики орали в такт. Женщины потрясали кулаками, Макс, увлеченный происходящим в поле зрения его объектива, как кот, подползал ближе. Когда я увидел в центре круга старика с закатившимися белками глаз, его узловатую кисть, сжимающую рукоять тронутой ржавчиной сабли, беззубый рот, капли слюны, вылетающие вместе с клокотанием из горла, все встало на свои места. «Макс, братан, пошли отсюда скорее», — сказал я, беря фотографа под локоть. «Да подожди, у них тут праздник, дай поснимаю», — Макс отчаянно вырывался и видел во мне врага, лишающего его лучших кадров. «Слушай, они не радуются. Это — танец войны. Они убивать готовятся», — сообщил я и побежал к машине Мусы, благоразумно стоящего подальше от площади. Ему, осетину, в случае чего досталось бы не меньше нашего. Макс вышел из творческого экстаза и тоже заскочил в «Волгу».
На выезде из Грозного мы облегченно вздохнули. Как оказалось, рано. Разбитая снарядами девятиэтажка с огромным портретом Алу Алханова на торце привлекла внимание фотокорра. «Только не выходи из машины», — попросил я. Макс приоткрыл окно и сделал пару снимков. Через минуту мы тронулись.
Муса тревожно вглядывался в зеркало заднего вида. «Что такое?» — спросил я. «Смотри, там машина без номеров за нами», — ответил Муса. И вправду — за нами летела «шестерка» (конечно же, белая) без номеров и с наглухо тонированными стеклами. Она мигала фарами и отчаянно сигналила. Наш водитель попытался оторваться. «Щас, до российского блок-поста дотянем, там остановлюсь», — сказал Муса. «Шестерка», видимо, с форсированным движком, начала таранить нашу «Волгу». Муса уворачивался. Наконец впереди — российский флаг. Лысая резина «Волги» обреченно скользнула по гравию обочины. Из «шестерки» высыпали трое, неуловимо похожие: белые рубашки, черные брюки, туфли, АПС за поясным ремнем. «Кто такие, почему снимали?» — дуло пистолета-пулемета системы Стечкина просунуто в полуоткрытое стекло двери. Подаю документы, здесь ловить нечего, Муса стал пепельно-серый. «Выйти из машины!» — толстяк с оружием передергивает затвор. «Вы хотите ущемить конституционные права граждан РФ на право быть информированными?» — интересуюсь я, не зная, что говорить дальше. «Чего!?» — тянет толстый.
«Что случилось?» — нижегородский акцент так узнаваем. Российский солдат, подошедший к нам от КПП, устал и обветрен. Молча он забирает у белорубашечника наши документы и идет в свою бетонную будку. Муса медленно трогает за ним. «Че в Грозном-то делали?» — осведомляется солдат. «Репортаж…» — на вранье уже нет сил. «И как?» «Сам же видел…» «Езжайте!»
Остаток пути Муса гнал так, словно пытался уйти от шайтана. Мы снова спали и проснулись у входа в гостиницу. «Я за вас полторы штуки заплатил», — признался Муса. — Отдайте…» Не стали выяснять, когда и за что — просто отдали, ему пришлось тоже несладко.
Остаток ночи был посвящен борьбе с разрядившимся ноутбуком, перепайке гостиничных телефонных штекеров, чтобы выйти в Интернет, сдаче материала в Москве. Когда мы уже уснули, в номер постучала вторая бригада репортеров — они только-только вернулись из Грозного. Саня Раскин, мой друг без лишних эпитетов, до рассвета бродил по чеченской столице, пытаясь найти интернет-кафе. Его партнер, фотокорр Андрей, прятал аппаратуру под майкой. До утра мы перегоняли файлы по вечно виснущим линиям и пили коньяк. Тут нет героизма. Нет усталости от погонь и перестрелок. Мы просто пили коньяк…
Куклев Сергей …еще материалы этого автора