Собрался приехать ко мне хороший знакомый из Москвы. Фотокорр Андрей. Сколько дорог мы с ним истоптали – не пересчитать. Объездили всю Россию, даже на Эвересте побывали. Поэтому я был, конечно, рад, когда прочитал в «Фейсбуке» сообщение от него с просьбой предоставить кров и пищу.
Андрюха приезжает в Челябинск, чтобы по заказу крупного инвестиционного фонда провести фотосъемку предприятий города. Ну, там, знаете, запыленные лица рабочих, производственные площадки, мартеновские печи и прочие прелести опорного края державы, ее добытчика и кузнеца… Так вот. «А не остаться ли мне на пару дней, чтобы поснимать что-то уральско-местечковое, человеческое и оригинальное», – задал вопрос приятель. Я завис в «Фейсбуке» минут на 15. «Слушай, давай на Александровскую сопку сходим. Добраться просто, виды – зашатаешься», – предложил я. «Не-е-е… Помнишь мы с тобой в Суздаль ездили на гусиные бои? Вот что-то вроде этого надо», – отмел Александровскую Андрей. Суздаль я, конечно, помнил. Гусиные бои проходили в музее деревянного зодчества, поэтому и антураж, и само мероприятие внушали. Больше всего мне запомнилась площадь в центре музея, до отказа заполненная суздальцами. Они на самом деле любили гусиные поединки и воспринимали суждения о них, исходящие от приезжих, весьма близко к сердцу. Из разряда: «Ах, вам не нравятся гусиные бои? Тогда мы идем к вам…» Еще мне запомнилась атмосфера праздника, когда всем бесплатно наливали горячий глинтвейн, медовуху и раздавали блины и сайки. После этой медовухи на следующее утро отчаянно разваливалась голова, но репортаж получился отменный… Впрочем, мы отвлеклись. Я хотел рассказать еще одну историю и связать в одну упряжку коня и трепетную лань.
В пору моего златокудрого детства был такой журнал «Бурда Моден». Отрада для женских глаз и неистощимый источник вдохновения для доморощенных портних. Потрепанные номера «Бурды» передавали из рук в руки, завещали наследникам и копировали от руки. Основатель журнала Энне Бурда, дочь железнодорожника, в 40 лет начавшая печатный бизнес и вставшая по популярности в России на одну ступень с рабыней Изаурой, каждый номер открывала своей колонкой. Мудрая Тортилла поучала женщин и с высоты своего положения извергала забавные благоглупости. Одна из них мне почему-то запомнилась. Госпожа Бурда рассказывала, как во время утренней пробежки обратила внимание на то, что бегунья по соседству предается аэробной процедуре с отрешенным выражением лица. Так нельзя, воскликнула Бурда, надо, понимаешь, внимать пению птиц и обращать внимание на окружающих. Иначе можно обратиться в себя и превратиться в сферического коня в вакууме. Корень зла таился в наушниках, которые в свою очередь вели к плееру (кассетному, разумеется), закрепленному в районе соблазнительного бедра бегуньи. «Как же мы одиноки в нашем мире!» – горестно посыпала гламурным пеплом свою начинающую седеть голову Энне Бурда. Мне, о плеере могущем только мечтать, завывания дочери железнодорожника показались, мягко говоря, странными. Каждое утро я бежал в магазин и вставал в длиннющую очередь, чтобы успеть купить колбасы, хлеба и молока. По талонам, прошу заметить. А тут – плеер, одиночество…
Ну а теперь начнем сопрягать коня и трепетную лань. В наше время одиночество достигло вселенских масштабов. Если бы госпожа Бурда, мир праху ее, знала о мобильных телефонах, социальных сетях и цифровом формате MP3, она не села бы писать свою идиотскую колонку редактора. Она залезла бы в «Твиттер» и засыпала бы его горестными фразами. А если бы милая Энне посетила Челябинск, она поняла бы, что одиночество – это не только наушники, торчащие из розовых ушных раковин одетой в обтягивающую маечку фройляйн. Одиночество – это город. Это суть Челябинска. Он – одинокий мегаполис. Как Париж. Более-менее разухабистый центр, и окраины, где свет в окнах гаснет в 22:00, потому что завтра – на работу. Я изо всех сил пытался вспомнить, чего бы такого предложить фотокорру Андрею. Кировка? Это убогое воплощение исторической памяти? Нет. Седой Урал на привокзальной площади? Мощно, но без своей глупой шубы он даже не смешон. Да и не тянут наши архитектурные излишества на фотосессию. Они мертвы без людей. А люди в Челябинске разобщены. Попробуйте сказать первому встречному на улице «здравствуйте». Человек поднимет глаза (почему-то южноуральцы ходят с опущенным вниз взглядом. То ли думу думают, то ли передергивает их от обозрения окружающей действительности) и первое, что вы увидите в них – страх. Две вещи, которые меня до сих пор поражают: страх в глазах при попытке непосредственного контакта и странный смех одиноких девушек, бегущих к автобусу. Нет в Челябинске какой-то объединяющей горожан жилки. Есть публичный смайлик на площади Революции, так и не попавший в Книгу рекордов Гинесса, и ежегодное бросание пустыми бутылками на День города. Все. Нет гусиных боев, как в Суздале, нет рыцарских поединков, как в Выборге, нет Октоберфеста, как в Мюнхене, нет Дня мертвых, как в Мехико. Да что там, говорить, нет даже либеральных гуляний 31 числа каждого второго месяца, как в Москве. Скучно. Боюсь, что Андрей уедет из Челябинска с десятком гигабайт видов производственных площадок, запыленных лиц рабочих и дымных труб. Принято: критикуя – предлагай. Я не критикую. А предложить мне нечего. В сущности, я тоже одинок в социальном плане. И это все, что я хотел сказать.